Мемориальный дом-музей Блашка Гуржибекова

МЕМОРИАЛЬНЫЙ ДОМ-МУЗЕЙ БЛАШКА ГУРЖИБЕКОВА (станица Ново-Осетинская, Республика Северная Осетия-Алания)

Александр Дашевский, куратор

Свежеотреставрированный исторический дом осетинского поэта и офицера российской армии Блашка Гуржибекова, погибшего на японской войне. Предметный фонд практически отсутствует. Зато есть большой, относящийся к музею участок земли, где раньше был сад. Напротив музея огромная, по большей части пустующая церковь. В станице есть мощное историческое кладбище с прекрасно сохранившейся мемориальной скульптурой, хранящее суровую историю терских казаков.

Интересен художникам, работающим с темой памяти, любящим исследовать удивительные биографии, готовым работать с локальным комьюнити.

THE MEMORIAL HOUSE — MUSEUM OF BLASHKA GURZHIBEKOVA (Novo-Osetinskaya village, the Republic of North Ossetia-Alania)

Alexander Dashevsky, curator

The museum is a freshly restored historic house of Ossetian poet and Russian army officer Blashka Gurjibekov, who was killed in the Japanese war. The collection of exhibits is hardly available. However, there is a large plot of land belonging to the museum, where there used to be a garden. There is a huge, mostly empty church opposite the museum. The village has a mighty historical cemetery with perfectly preserved memorial sculpture, which keeps the harsh history of the Terek Cossacks.

The museum is of interest to artists who work with the theme of memory, who love to explore extraordinary biographies, and who are willing to work with the local community.

МЕМОРИАЛЬНЫЙ ДОМ-МУЗЕЙ БЛАШКА ГУРЖИБЕКОВА в станице Ново-Осетинская

Жанна Васильева, журналист

Мемориальный дом-музей поэта Блашка (Власия Ивановича) Гуржибекова в станице Ново-Осетинская – новый музей в Северной Осетии-Алании.

Решение о создании мемориального дома-музея поэта, писавшего на дигорском диалекте осетинского языка, ставшего основоположником дигорской литературы и одним из лидеров национального возрождения Осетии, было принято в 2020 году. Уже в декабре того года сохранившийся старый дом поэта был выкуплен у частного собственника и передан из муниципальной в республиканскую собственность.

2020-й был годом пандемии, переполненных больниц, смертей, задыхающихся от ковида людей, месяцев локдауна, прививок, учебы и работы «на удаленке». Страшный год. Казалось бы, до музея ли? И тем не менее, все сошлось, связалось в один узел – спасение людей от ковида, спасение дома поэта, памяти о нем и о драгоценности древнего языка.

Может быть, это неточная рифма, предложенная эпохой. Может статься, все дело было в том, что старый казачий дом, построенный еще в XIX веке и простоявший больше 120 лет, дышал на ладан. И было понятно, что-либо его надо спасать, реставрировать – прямо сейчас, либо проститься мысленно с домом, который помнил шаги хозяина, голоса его детей и жены Надежды Георгиевны, листки с его стихами на столе. В этом доме мать поэта Гуза Докаевна (Мария Никитична) и его сестра Далу жили до последних дней жизни.

К счастью, Северная Осетия выбрала первое. Дом был выкуплен за счет резервного фонда правительства республики. И отреставрирован при участии мецената Таймураза Боллоева. Бережная реставрация дома, от фундамента до крыши, от крыльца до оконных наличников и печи, длилась три года и завершилась в 2023 году.

Дом поэта выглядит вполне традиционным для станицы Ново-Осетинской. Разве что во дворе рядом с домом – памятник поэту с его стихами на дигорском диалекте на постаменте. Дигорский диалект тоже вполне традиционен для Ново-Осетинской.

Станица, расположенная на левом берегу Терека, там, где река течет по равнине, была заложена недалеко от нынешнего Моздока в начале XIX века выходцами из горного дигорского села Мусгкау. Собственно, в быту местные жители свою станицу и сейчас запросто называют Мусгкау. Дигорцы – те же осетины, но дигорский диалект хоть и похож на иронский, который лег в основу современного литературного языка, но считается более древним. Разделение двух диалектов осетинского языка произошло еще до нашествия Тимура.

Изучением диалектов осетинского языка был увлечен Всеволод Фёдорович Миллер, знаменитый этнограф, языковед, фольклорист, на рубеже XIX-XX веков возглавлявший Лазаревский институт восточных языков. Он рассчитывал обнаружить древние грамматические формы, которые могли бы помочь реконструировать праформы индоевропейского языка. В сущности, сравнительное языкознание очень похоже на археологию, но вместо раскопок курганов ученые сопоставляют не только слова, но и грамматику, и фонетику родственных языков. Всеволод Фёдорович Миллер сравнивал, в частности, грамматические формы санскрита и осетинского языка, считая, что осетинский язык, особенно его дигорская «ветвь», могут помочь приоткрыть тайны древней истории переселения народов, их взаимовлияний. Но для начала нужно систематизировать материал, создать словарь, собрать пословицы, поговорки, сказки, песни.

В письмах осетинскому издателю, фольклористу, этнографу Георгию Васильевичу Баеву, с которым Миллер переписывался в 1895-1911 годах, Всеволод Фёдорович сетовал, что мало изданий на дигорском языке.

«…Благодаря энергии г. Баева и его сотрудников, образованные иронцы уже сами начали знакомить нас как со своими народными сказаниями, так и с произведениями своего нарождающегося творчества. От иронцев в деле собирания и записывания родных сказаний не отстали и дигорцы; но, к сожалению, между последними в настоящее время нет еще лиц, которые могли бы приняться за издательское дело, требующее, кроме готовности и энергии, значительных материальных затрат» .

Сам Миллер, выучив оба осетинских диалекта, подготовил к публикации записанные фольклористами тексты на дигорском языке. Так, пять дигорских сказок, «Асаго», «Хитрая девочка», «Одноглазая галка», «Месяц», «Братья и сестра». Сказки были записаны Соломоном Туккаевым от сказителя Масико Туккаева. Миллер и барон Р. Штакельберг снабжают текст транскрипцией, переводят на немецкий, дают словарик.  Книга была издана в 1891 году Императорской Академии Наук в Петербурге. В 1902 году Миллер публикует «Дигорские сказания по записям дигорцев И. Т. Собиева, К. С. Гарданова и С. А. Туккаева» в издании Лазаревского института восточных языков. Тексты ученый сопроводил своими переводами.

Фольклор дает представление о живой стихии языка. Но в современный мир язык входит через литературу, книги, словари, газеты, радио, театр. Для иронского диалекта осетинского языка такую роль Колумба, открывшего для мира континент осетинской поэзии и прозы в океане мировой литературы, сыграл поэт Коста Хетагуров. Для дигорского языка таким героем-первопроходцем стал Блашка Гуржибеков.

Дигорский язык был для него родным, буквально – материнским языком. Его отец, Майрансау Сабеевич (Иван Михайлович) Гуржибеков был сотником Терского казачьего войска. Он умер в 1873 году, когда мальчику было пять лет. Любовью к языку, на котором он слушал сказки и песни, на котором потом начал писать сам, Блашка обязан прежде всего матери. Гуза Докаевна (урожденная Тускаева), умная, образованная женщина из известной казачьей семьи, сделала все, чтобы Блашка получил образование. Кстати, имя «Блашка», с которым поэт вошел в литературу, изначально было домашним, уменьшительным от имени Власий, данным при крещении. А при рождении мальчика назвали осетинским именем Аслангери. Он был младшим из трех детей, и ласковое уменьшительное имя Блашка вобрало материнскую любовь и нежность к «младшенькому». Блашка Гуржибеков окончил Ставропольское юнкерское училище и стал офицером. Для мальчика из небогатой семьи военная карьера открывала хорошие перспективы.

По правде говоря, в станице Ново-Осетинской военная карьера для мальчиков была очевидным, само собой разумеющимся выбором. Жители Ново-Осетинской, как и соседней станицы Черноярской, с 1824 года числились казаками и входили в Терское казачье войско. А терские казаки действовали под знаменами русского царя с XVII века и в XIX веке принадлежали к военной элите. Достаточно сказать, что терские казаки из Ново-Осетинской могли входить в Собственный Его Императорского Величества конвой, то есть в личную охрану царя и его семьи. Терские казаки в большинстве своем не приняли советскую власть. Имя генерала Георгия Федоровича Бичерахова, возглавившего Терское восстание в 1918 году и расстрелянного в конце Гражданской войны, как и его брата Лазаря Бичерахова, в Ново-Осетинском помнят до сих пор очень хорошо. Братья Бичераховы – уроженцы этих мест. А на местном кладбище – высятся каменные стелы над могилами станичников, погибших в войнах еще позапрошлого века. Есть среди них и могила Блашка Гуржибекова.

Нет, подъесаул Гуржибеков не дожил до революции 1917 года. Он погиб в 18 июня 1905 на Дальнем Востоке на Русско-японской войне. Ему было 37 лет. Его тело везли через всю Россию, чтобы похоронить, как полагается, на родине. Телеграмму с соболезнованиями семье прислал и академик Всеволод Фёдорович Миллер. Год спустя, в 1906 году, в газете «Терские ведомости» командир Гуржибекова Николай Николаевич Баратов (Баратошвили) написал подробно о последнем бое, в котором участвовал поэт, и о личности своего боевого товарища.

«Высокодоблестным офицером показал себя покойный в бою; прекрасным офицером был Власий Иванович и в мирное время. При мне покойный прослужил в полку 3 года, будучи сначала начальником учебной команды, а затем полковым казначеем. К исполнению своих прямых обязанностей службы и различных даваемых ему поручений в полку, он всегда относился с выдающимися аккуратностью и честностью. Строгий по отношению к себе, в высшей степени благородный и деликатный к другим, он всегда шел прямым и честным путем.

Разумное понимание долга службы, сердечная преданность казачьему делу в соединении с глубоким знанием казачьего быта, служба не за страх, а за совесть и, наконец, горячая любовь к родному полку — вот характерные черты покойного. Из частых бесед с покойным В.И. во время походных движений полка и многих фактов из его жизни для меня ясно, как полковые радости и горести властно захватывали его поэтическую душу, чуткое сердце и нервную натуру.

Его отношения к казакам были самыми гуманными по существу и форме и требовательными по службе. Живя в станицах во время «льготы» и исполняя бесчисленные административного свойства поручения, В.И. проявил тонкую наблюдательность и вдумчивое отношение ко всем условиям бытовой казачьей жизни.

Он болел душой за недостаток на месте, в станицах, в жизни и сельскохозяйственной деятельности нашего казачества авторитетного и просвещенного руководства и направления. Вообще, я должен признать в покойном человека с собственным и твердым миросозерцанием.

Наконец, как семьянин покойный В.И. весь отдавался заботам о своей семье, для которой он жил, и служил, и работал во всю до последней минуты своей жизни. За его смертью эту заботу приняли на себя все товарищи офицеры с командиром. И вот почему мне особенно хотелось доставить семье покойного тело ее кормильца и труженика, чтобы в этом, как и в глубоком всеобщем к нему уважении всех от командира и офицеров до казаков, семья, горем убитая, нашла себе возможное утешение».

В этом тексте, который объединяет жанр некролога с воспоминаниями, поражает даже не личная интонация и не подробности боя, воспроизведенные год спустя с точностью профессионального военного. Совершенно очевидно, что Баратов пишет эти воспоминания, сознавая масштаб и трагедию невосполнимой потери. За всеми деталями подспудно проступает одна мысль: «Не уберегли!». Военная четкость описаний боя в Манчжурии 18 июня 1905 года обусловлена и тем, что Николай Баратов понимает, как важны любые подробности, связанные с жизнью и смертью национального поэта.

Потеря тем горше, что до Русско-японской войны успели увидеть свет лишь три книги Блашки Гуржибекова. В 1898- он опубликовал поэму «Сахи рæсугъд» («Очаровательная красавица»), созданную на основе осетинского фольклора.  А в 1902 и 1903 годах вышли сборники его стихов «Дигорон уадзимистæ» («Дигорские произведения»), пьеса «Æдули» («Дурачок»). Он занимался также переводами на дигорский с русского языка, в частности, перевел лермонтовскую «Тамару». Плюс – он, как Владимир Даль в России, собирал архаизмы и редкие слова дигорского диалекта, работая над словарем родного языка.

Но рукописное наследие поэта, остававшееся в доме, практически не сохранилось. В 1930-е годы Степан Галаев готовил к изданию книгу Блашка Гуржибекова, в его распоряжении было 13 тетрадей с записями поэта. Но сам Галаев был арестован в 1937 году. Все бумаги, которые у него имелись, были конфискованы при обыске. Попытки найти эти рукописи в старых архивах НКВД уже во второй половине XX века не увенчались успехом. В советское время книжка стихов Гуржибекова вышла крохотным тиражом в 1966 году. Ее готовил Казбек Казбеков. Имя поэта было практически забыто. Поразительно признание поэта Амирхана Яковлевича Кибирова, составлявшего книгу Блашка Гуржибекова уже для издания 2002 года:

«Будучи сам поэтом я, честно говоря, мало знал творчество Блашка. Этот интерес во мне, пробудил Гадаев Лазарь Тазеевич, который видел в нем не только поэтический талант, но и очень глубокую личность…».

Скульптор Лазарь Гадаев, сам «дигорон» (как называли себя дигорцы), уроженец села Сурх-Дигора, создал и первый памятник Блашка Гуржибекову, который был поставлен в 2012 году в городе Дигора.

В общем, понятно, почему имя первого дигорского поэта оказалось полузабытым. Русско-японская война, в которой Россия потерпела поражение, была из тех войн, которые не любили вспоминать в России. Последовавшие за ней Первая мировая, две революции и Гражданская война отбили всякую охоту к «несанкционированным» воспоминаниям, тем более об офицерах царской армии. К тому же дигорский язык, на котором говорили осетины-«дигороны» из казачьих станиц Ново-Осетинская и Черноярская, ассоциировался с Терским казачьим войском, Терским восстанием 1918 года под руководством генерала Бичерахова. Вместе с той частью осетинской интеллигенции, которая говорила и писала на дигорском языке и которая была репрессирована в 1937 году, дигорский язык тоже оказался в какой-то момент «нежелательным» и на театральной сцене, и на радио, и в прессе.

Стихи первого дигорского поэта еще ожидают своего знакомства с «племенем младым, незнакомым». В том числе и в переводах на русский язык.

А пока мы открываем письма подъесаула Гуржибекова, отправленные жене за два дня до рокового боя. 

«Вчера вечером, не ночью, я видел свой сад. Ну как он из себя? Заменили ли померзшие деревья? Ну, пока пусть будет довольно с тебя. Завтра, может, надумаю еще что-нибудь написать. Где Еличка? Ты спрашиваешь, получил ли Баратов твою поздравительную телеграмму. Получил и благодарит тебя. Я поседел совсем, так что не узнаешь своего дигорона. Хотя я раньше рвался на войну, но теперь страшно бы хотелось скорее уехать отсюда в свой бедный уголок: там отдых, любовь, покой.

Кланяются все наши.

16 июня 1905»

Нет, Блашка Гуржибеков не цитирует другого поэта, погибшего от пули в 37 лет. Того, кто написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…». Но поразительно, как много в интонации общего у этих двух людей, которых разделяло почти полвек и сближала общая страна и любовь к Кавказу.

Материалы:

Письма Блашка Гуржибекова

https://dzen.ru/a/ZK7HKxaYYE2uF327

Гостиева Л.К. Документы об участии В.Ф.Миллера в культурной жизни Осетии XIX века.  // Известия СОИГСИ 37 (76) 2020. С. 163 – 185. DOI: 10.46698/c7022-7520-8688-b

Гурджибети Ф.Б. Новые свидетельства и воспоминания, связанные с биографией Блашка Гурджибети/Гуржибекова. URL: 

Текст статьи Н.Баратова приводит среди других воспоминаний о поэте Фатима Гурджибети. https://dzen.ru/a/ZAR8F6NWYGXNyBDa

THE MEMORIAL HOUSE — MUSEUM OF BLASHKA GURZHIBEKOVA in Novo-Osetinskaya village

Zhanna Vasilyeva, the journalist

The memorial house-museum of Blashka (Vlasiy Ivanovich) Gurzhibekov in Novo-Osetinskaya village is a new museum in the Republic of North Ossetia-Alania.

The decision to create a memorial house-museum of a poet, who wrote in the Digor language and became the founder of Digorian literature, was taken in 2020. The extant old house of the poet was bought out from a private owner and transferred from municipal to republican ownership in December of that year.

If anyone remembers, 2020 was the year of the pandemic, overcrowded hospitals, deaths of people suffocating with Сovid, months of lockdown, vaccination, remote study and work. A terrible year. Apparently, nobody would care about the museum, would they? Nevertheless, everything shaped well, and got tied into one knot — saving people from the Сovid, saving the poet’s house, as well as the memory of his personality and of the ancient language’s preciousness.

Maybe it is an imperfect rhyme suggested by the era. Maybe the point was that the old Cossack house, which was built in the 19th century and had survived for more than 120 years, was breathing its last. And it was clear that it should either be saved and rehabilitated right now, or we should mentally bid farewell to the house which remembered the steps of its owner, the voices of his children and his wife Nadia, the sheets of paper with his poems on the table. Fortunately, North Ossetia chose the first option. The house was bought out with the money from the reserve fund of the republic’s government and restored with the funds of the philanthropist Taimuraz Bolloyev. Its careful rehabilitation, from the basement to the roof, from the porch to the window panelling and the oven, had been performed for three years and was completed in 2023.

The poet’s house would have looked quite traditional for the village of Novo-Osetinskaya if there was not the poet’s monument with his poems in Digor on a pedestal, which is on the plot, next to the house.

The Digor dialect is also quite traditional for Novo-Osetinskaya. This village is located on the left bank of the Terek, where the river breaks out of the mountain gorges into the steppe. Novo-Osetinskaya was founded in the early 19th century by natives of the mountainous Digori village of Musgkau not far from present-day Mozdok. As a matter of fact, residents of the village still call their village Musgkau in everyday life. Digorians are Ossetians, but the Digor language, although similar to the Iron dialect, which formed the basis of the modern literary language, is considered to be more ancient. The separation of these two dialects of the Ossetian language happened before the invasion of Timur.

Vsevolod Fedorovich Miller, a famous ethnographer, linguist, and folklorist who headed the Lazarev Institute of Oriental Languages at the turn of the century, was keen on studying the dialects of the Ossetian language. He hoped to discover ancient grammatical forms that could help reconstruct the pro-forms of the Indo-European language. In fact, the comparative linguistics is very similar to archaeology, but instead of excavating mounds, the scientists compare not only words, but also the grammar and phonetics of related languages. In particular, V.Miller compared grammatical forms of Sanskrit and Ossetian language, believing that the Ossetian language, especially its Digor «branch», could help to unravel the mystery of the ancient history of peoples’ migration, their mutual influences. But, firstly, the material should be systematised, a dictionary should be created, proverbs, sayings, fairy tales and songs should be collected.

In his letters to the Ossetian publisher, folklorist, and ethnographer, Georgiy Vasilievich Baev, with whom Miller corresponded in 1895-1911, V. Miller complained that there were not enough books in the Digor language.

“…Thanks to the energy of Mr Baev and his colleagues, the educated Irons have already begun to acquaint us with their folk tales and with the works of their nascent art. The Digors have not lagged behind the Irons in collecting and writing down their native tales, but, unfortunately, there is currently nobody who could undertake the publishing business, which requires, in addition to readiness and energy, considerable financial expenses” [1].

Having learnt both Ossetian dialects, Miller himself prepared the texts in Digor which were recorded by folklorists for the publication. Thus, five Digor tales, «Asago»,»The Cunning girl», «The One-eyed jackdaw», «The Month» and «Brothers and Sister» were recorded by Solomon Tukkaev from the narrator Masiko Tukkaev. Miller and Baron R. Stackelberg provided the text with transcriptions, translations into German and a glossary. The book was published in 1891 by the Imperial Academy of Sciences in St Petersburg. In 1902 Miller published «Digor tales» based on the records of Digor people I. T. Sobiev, K. S. Gardanov and S. A. Tukkaev in the edition of the Imperial Academy of Sciences in St. Petersburg. The scholar provided the texts with his own translations.

Folklore gives an idea of the living nature of the language. But a language enters the modern world through literature, books, dictionaries, newspapers, radio and theatre. For the Iron dialect of the Ossetian language, the poet Kosta Khetagurov was like Columbus, who discovered the continent of Ossetian poetry and prose in the ocean of the world literature. For the Digor language, Blashka Gurzhibekov was such a pioneering hero.

Digor was his native language, literally his mother tongue. His father passed away in 1873, when the boy was five years old. It was his mother to whom Blashka owed his love of the language, which was the language of the fairy tales and songs he used to listen to and the language, in which he later began to write. His mother Guza and sister Dalu did their best to ensure that Blashka received an education. He graduated from the Stavropol Junkers’ Сollege and became an officer. A military career offered good prospects for a boy from a poor family.

In fact, a military career was an obvious, self-evident choice for boys in Novo-Osetinskaya village. The residents of Novo-Osetinskaya, as well as the neighbouring village of Chernoyarskaya, had been considered Cossacks since 1824 and were part of the Terek Cossack Army. So, they had been acting under the banner of the Russian tsar since the 17th century and in the 19th century belonged to the military elite. Suffice it to say, that Terek Cossacks from Novo-Osetinskaya could be enlisted in His Imperial Majesty’s convoy, i.e. in the personal guard of the Tsar and his family. The majority of Terek Cossacks did not accept the Soviet power. The name of the general Georgy Fedorovich Bicherakhov, who led the Terek rebellion in 1918 and was shot at the end of the Civil War, is still remembered very well in Novo-Osetinskaya. The Bicherakhov brothers are natives of these places. And in the local cemetery there are stone steles over the graves of village residents who were killed in the wars of the century before last. The grave of Blashka Gurzhibekov is also there.

No, staff captain Gurzhibekov did not live to see the revolution of 1917. He was killed on June, 18, 1905 in the Russo-Japanese War in the Far East. He was 37 years old. His body was carried across all Russia to be buried, as it should be, in his homeland. Besides his family and Cossacks, the academician Vsevolod Fedorovich Miller also came to say farewell to him.

A year later, in 1906, Gurzhibekov’s commander Nikolai Nikolaevich Baratov (Baratoshvili) described in detail the last battle in which the poet participated, and the personality of his comrade-in-arms, in an article of the «Terskiye Vedomosti» newspaper [2].

That text combines the genre of obituary with memoirs. It is so striking not only because of its personal tone or the battle details, reproduced a year later with the accuracy of a professional military man, but because it is obvious that Baratov wrote these memoirs, realising the extent and tragedy of the grievous loss. There is a certain idea which all the details imply: «We failed to save him!» The military clarity of the descriptions of the battle in Manchuria on 18 June 1905 is also due to the fact that N. Baratov understands the importance of any particulars related to the life and death of the national poet.

The loss is all the more bitter because only three books by Blashka Gurzhibekov were published before the Russo-Japanese War. In 1898 Blashka published a legendary poem based on Ossetian folklore «Shahi ræsug’d» (Charming beauty), in 1902 and 1903 — a collection of poems «Digoron uadzimishtæ» (Digorian works) and a two-act play-drama «Æduli» (Dummy). He also made some translations from Russian to Digor, in particular, he translated Lermontov’s «Tamara». Moreover,  he collected archaisms and rare words of the Digor dialect and worked on a dictionary of his native language as Vladimir Dahl did.

But the manuscript heritage of the poet, which remained in the house, has hardly survived. In the 1930s, when Stepan Galaev was preparing a book by Blashka Gurzhibekov for publication, he had 13 notebooks with the poet’s notes at his disposal. But Galaev was arrested in 1937. All the papers he had in his possession were confiscated during the search. All attempts to find these manuscripts in old archives of the NKVD in the second half of the 20th century failed. In Soviet times, a book of Gurzhibekov’s poems was published in a modest edition in 1966. It was prepared by Kazbek Kazbekov. The poet’s name was almost forgotten. The confession of the poet Amirkhan Yakovlevich Kibirov, who compiled Blashka Gurzhibekov’s book for the 2002 edition, is astonishing:

«As a poet myself, I, frankly speaking, knew little of Blaschka’s work. This interest in me was awakened by Lazar Tazeevich Gadayev, who saw in him not only a poetic talent, but also a very deep personality…”.[3]

The sculptor Lazar Gadaev, a «Digoron» (as Digor people called themselves), a native of the village of Surkh-Digora, created the first monument to Blashka Gurzhibekov, which was set up in the town of Digora in 2012.

Overall, it is clear why the name of the first Digor poet was half-forgotten. The Russo-Japanese War, in which Russia was defeated, was one of those wars that Russia did not like to remember. The First World War, two revolutions and the Civil War that followed it discouraged any desire for «unauthorised» memories, especially about officers of the imperial army. Moreover, the Digor language spoken by Ossetian «Digorons» from the Cossack villages of Novo-Ossetinskaya and Chernoyarskaya was associated with the Terek Cossack Army and the Terek revolt of 1918 under the leadership of General Bicherakhov. Together with that part of the Ossetian intellectuals who spoke and wrote in Digor and who were repressed in 1937, the Digor language was also «unwelcome» on the theatre stage, on the radio and in the press.

The poems of the first Digor poet are still awaiting their acquaintance with the «young, unfamiliar tribe». Including their translations into Russian.

And meanwhile we open the letters of staff captain Gurzhibekov, that he sent to his wife two days before the fatal battle. 

«Yesterday in the evening, not at night, I saw my garden. How is it doing? Have the frozen trees been replaced? Well, that’s enough for you for now. Tomorrow, maybe I’ll think of writing something else. Where’s Elichka? You asked if Baratov had received your congratulatory telegram. He had and sent you his thanks. I’ve gone completely grey, so you won’t recognise your digoron. Although I used to be eager to go to war, now I’m willing to get away from it as soon as possible to my poor nook: there is rest, love and peace in it.

All of us give our regards to you

16 June 1905″

No, Blashka Gurzhibekov is not quoting another poet who was killed by a bullet at the age of 37. The one who wrote: «There is no happiness in the world, but there is peace and freedom….». But it is amazing how much these two people have in common in their intonation, though they were separated by the 19th century and brought together by their home country and love for the Caucasus.

---

[1]Gostiyeva L.K. Documents on the participation of V.F.Miller in the cultural life of Ossetia in the 19th century. // Izvestiya SOIGSI 37 (76) 2020. P. 163 — 185. DOI: 10.46698/c7022-7520-8688-b

[2] See: Text of the article by N. Baratov is quoted by Fatima Gurzhibeti among other memoirs about the poet. https://dzen.ru/a/ZAR8F6NWYGXNyBDa

[3] See: Gurzhibeti F.B. New information and reminiscences related to the biography of Blashka Gurdzhibeti/Gurzhibekov. URL: https://dzen.ru/a/ZAx8mki-6mre_VlT

МЕМОРИАЛЬНЫЙ ДОМ-МУЗЕЙ БЛАШКА ГУРЖИБЕКОВА (РСО-Алания, стан. Ново-Осетинская)

Дом-музей осетинского поэта, основоположника дигорской (один из двух диалектов осетинского языка) художественной литературы, воина Блашка Гуржибекова открылся в 2023 году в станице Новоосетинской Моздокского района после реставрации.

В ходе реставрационных работ был воссоздан первоначальный вид дома. Обновили стены, отреставрировали часть окон, а двери создали по сохранившимся образцам и фотографиям того времени. Подлинные элементы быта не сохранились, но есть те, что успешно их заменили. Это старинные вещи, собранные жителями станицы Новоосетинской. Удалось сохранить уникальные росписи на деревянных рамах и настоящую каменная печь.   

Во дворе дома установили памятник поэту. Планируется заложить фруктовый сад.

Биографическая справка:

Блашка Гуржибеков (1868-1905) первый осетинский поэт, писавший исключительно на дигорском диалекте. В 1904 поэт ушел добровольцем на русско-японскую войну и погиб летом следующего года.

Родился 1 марта 1868 года в офицерской казачьей семье Майран-Сау (Ивана) Гуржибекова в станице Новоосетинская Моздокского округа Терского казачьего войска. Отец умер в 1875 году, когда Блашка было 7 лет, его воспитанием занималась мать. С 1878 года обучался в Павлодольской начальной школе, по окончании которой поступил в Ставропольскую гимназию. Из-за тяжёлого материального положения семьи был вынужден оставить учёбу в гимназии. В 1886 году в 18-летнем возрасте пошёл на воинскую службу в Кизляро-Гребенский полк. Служил рядовым казаком. За успехи в службе был направлен в Ставропольское казачье-юнкерское училище, по окончании которого в 1893 году стал служить в звании подхорунжего в 1-ом Сунженско-Владикавказском казачьем полку. В 1896 году получил звание хорунжего и в 1890 году — сотника.

В 1898 году Блашка издал поэму-предание на основе осетинского фольклора «Сахи рæсугъд» (Очаровательная красавица), в 1902 — 1903 годах издал сборники из 21 стихотворений «Дигорон уадзимистæ» (Дигорские произведения) и двухактную пьесу-драму «Æдули» (Дурачок). Сохранился его перевод стихотворения М.Ю. Лермонтова «Тамара», часть поэмы «Æрдхуæрдтæ», словарь архаичных дигорских слов.

В ходе подготовки России к войне, воодушевлённый патриотической пропагандой, искренне веря в правое дело царя, в 1904 году ушёл добровольцем на русско-японскую войну, но в конце жизни его взгляды кардинально изменились. Воевал в звании подъесаула в составе Терско-Кубанского полка Кавказской конной бригады. В боях с японцами Гуржибеков показал себя храбрым, отважным и умелым офицером. Погиб 18 июня 1905 года при штурме японского фортификационного сооружения в окрестностях маньчжурсокого населённого пункта Санвайцзы. Его тело было перевезено боевыми товарищами из Маньчжурии и торжественно похоронено на кладбище станицы Новоосетинская. На похоронах присутствовали академик В. Ф. Миллер, однополчане Гуржибекова и общественные деятели Осетии.

Награждён Орденом Святого Владимира IV степени.

Не изданные Гуржибековым многочисленные литературные труды после его смерти, были утеряны. В советский период Гуржибеков издавался редко. Лишь в 1966 году в Северо-Кавказском книжном издательстве вышел сборник его избранных произведений. Тираж был настолько мал (всего 800 экземпляров), что книга стала библиографической редкостью. В период репрессий огромное рукописное наследие поэта безвозвратно погибло.